Светлана КУРОЧКИНА
«Но донесу, как счастье, до могилы / И волны Каспия, и балаханский май»
Обитатели старого дома
Вторая половина сентября, но в Баку еще по-летнему жарко. На улицах торгуют фруктами, цветами, все по-южному ярко, пестро, празднично. Сергей Есенин и Петр Чагин, редактор газеты «Бакинский рабочий», пересекают городской сквер с необычным названием «Парапет». Чагин ведет Есенина в гости к своему другу детства Ивану Москаленко. Впоследствии обладателя «копны золотых волос» часто можно было видеть в доме № 11, в гостях у Федора Непряхина, где собирались молодые поэты. Здесь, в компании собратьев по перу, Есенин часто и охотно читал свои стихи.
Необычной получилась первая встреча с поэтом у жены Ивана Москаленко – Надежды. Она хлопотала у накрытого стола в ожидании гостей, среди которых должен был быть и Сергей Есенин. Шли последние приготовления, когда в дверях комнаты появился, по словам Надежды Иосифовны, «некто с темным лицом». В странном незнакомце она не сразу признала поэта. А тем временем он подошел к столу и, ухватив скатерть за край, сделал сильный рывок, и все, что с великими стараниями хозяйки было приготовлено для гостей, полетело на пол, превратившись в смесь битой посуды и еды. На следующий день Есенин пришел извиняться перед хозяйкой за свой давешний поступок и подарил ей довольно дорогой отрез английского сукна. И это был уже совершенно другой человек…
Совместные застолья бывали не только в доме № 11, но и в правительственной даче в Мардакянах, где находился Чагин с женой и дочерью. В один из таких вечеров «сильно пьяный», по определению Надежды Иосифовны, Есенин подошел к открытому окну, за которым чернела непроглядная южная ночь. Постояв немного, он неожиданно для окружающих попытался выпрыгнуть в окно. «Я ухватила его за рубашку, – вспоминала Надежда Иосифовна, – рубашка трещала по всем швам, рвалась, но я изо всех сил держала его, тянула назад». Хмельной Есенин – человек «темный», непредсказуемый. Надежда Иосифовна хорошо это понимала, и Есенин доверял этой доброй и чуткой женщине. Приходила к ней в 50-е годы прошлого века и вдова Есенина Софья Андреевна Толстая. Но о чем говорили между собой две женщины, так близко знавшие поэта, так никому и неведомо…
Вечер в Бакинском университете
В этот теплый осенний вечер 3 октября 1924 года, в свой день рождения (29 лет), Сергей Есенин одиноко сидел на стуле в комнате за сценой актового зала Бакинского университета. Ему предстояло читать свои стихи студенческой молодежи и педагогам, среди которых были и те, кто помнил его по Петербургу. Он заметно волновался, потому что знал по опыту: обязательно найдутся недоброжелатели, будут провоцировать, вызывать на скандал, и предчувствие не обмануло его. Их было человек десять, полных агрессивной решительности, которую тогда называли «революционным полемическим задором». Вся эта «братва» проникла в комнату, где Есенин ожидал начала литературного вечера, и окружила его плотным кольцом. В роли главарей выступали двое: один вертлявый в кепочке, другой – долговязый, комсомольский вожак БГУ, как его представили Есенину. Он и начал наступление: «Мы узнали, что ты просто хочешь почитать стихи и уйти. Это, брат, не по-нашему. Давай искусство прямо в массы, и пусть они скажут свое слово». Есенин внимательно посмотрел на активистов, спорить с ними не хотелось. «Ладно, – нехотя согласился он. – Будет вам обмен мнений».
Прозвенел звонок, и огромный зал окунулся во мрак, а на сцене, залитой ярким электрическим светом, – ладная фигура поэта. Он окидывает глазами зал, ощущая напряженную тишину ожидания, и, помолчав, словно вслушиваясь в какую-то только ему одному слышную музыку, начинает:
Не жалею, не зову, не плачу.
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым…
Звук его голоса, теплого, певуче-мелодичного, льется в притихший зал. И все, даже самые яростные недоброжелатели, завороженно слушают поэта. Стих за стихом проникают в души зрителей, и они, взволнованные и вдохновенные, просят его читать еще и еще. А потом, после концерта, его окружила восторженная толпа: ему представлялись, целовали руки. И тогда недоброжелатели поняли, что проиграли. Но раз не вышло скандального диспута, нужно на страницах газеты высказать все, что не прозвучало на вечере. И вот передо мной эта газета, ветхий, пожелтевший листок из архива Федора Непряхина. Попробуем понять, чем же Сергей Есенин в том далеком 1924 году вызывал недовольство некоторой части тогдашнего общества? В чем, собственно, «состав преступления»?
«Я дам всю душу Октябрю и маю, но только лиры никому не дам». Это красиво, а как поскоблишь, откроется ложь: ведь душа поэта и есть его лира. Раз эту лиру, то, чем живешь, прячешь глубоко и только для себя, то что же отдашь Октябрю? Пустоту и больше ничего… Поэт Есенин отделяет поэзию от жизни, отрывается от борьбы, приходит ужас от мысли, что надо служить массам. Он становится ненужным и сам сознается в этом… Он обводит себя чертой, но, чтобы не задохнуться в узком кругу, начинает говорить, но не с людьми: животные больше его вдохновляют. Кличка «сукин сын» самая близкая ему кличка… У таких людей большая тоска по прошлому, по старине. У них всегда грусть об отчем доме, на месте которого зола и дорожная пыль…
Ну откуда им, этим воинствующим невеждам, было знать, что настанут времена, когда их, борцов за «высокую идейность», никто даже и не вспомнит?..
ВТОРОЕ КРЕЩЕНИЕ
Грустно смотреть на весенний мир из больничного окна: там зеленеют деревья, поют птицы, ходят красивые женщины. А тут, в больнице, – запах хлорки, лекарства и казенного обеда. «Допрыгался, Сергей», – говорит сам себе Есенин, глядя с тоской в синеву весеннего бакинского неба, где стремительно носятся стрижи. Сегодня, во время обхода, старый седой врач, главный в этой больнице, сказал ему строго: «Молодой человек, вам надо срочно изменить образ жизни, и не только бросить пить, но даже и не курить. У вас серьезный диагноз: не только воспаление легких, но и скоротечная горловая чахотка с кровохарканьем. После лечения в больнице вам следует подлечиться еще и в санатории. Рекомендую санаторий Абастумани в Грузии».
После разговора с врачом на Есенина навалилась тоска, потом была бессонная ночь: мучили кашель и кошмары. Вспомнилось, как после очередной пьянки с друзьями в прошлом году, в Батуми, увидели на дороге хромого, на костылях старика, тащившего привязанную за пояс тележку. В ней сидели два щенка, на крыльях тележки – две курицы, а на голове у старика – машущий крыльями петух. Зачем-то попросил у старика щенка, которого потом отдал друзьям «на воспитание»: сам не управился – хлопотно. Потом он увидел себя сидящим верхом на автомобиле, около передних колес, с гитарой в руках, распевающим песни, холодный ветер бьет прямо в горло. Это тоже было в Грузии, в прошлом году, после кутежа с друзьями, ночью, по дороге в Ходжоры. «Что-то происходит со мной, – думает Есенин. – Вроде шуток Мефистофеля». А теперь вот здесь, в Баку, повторяется тот же сценарий. Вначале по дороге, в поезде, у него украли пальто, где были деньги. Хорошо, что в Баку Чагин, друзья-литкружковцы помогли. Потом поездка на нефтяные промыслы Бибиэйбата. Взяли с собой и выпить, и закусить. Все бы ничего, да черт дернул опять: прыгнул прямо в резервуар, наполненный доверху нефтью. Его вовремя выловили, отмыли, как могли, в море, переодели в сухое, что было под рукой. Думал, что и на этот раз пронесет: не вышло. И вот больница. И этот диагноз, от которого кого хошь тоска возьмет. «Назло всем брошу пить. Буду молчалив, корректен. Приведу всех в изумление. Пусть выкусят», – мечтает Есенин в бакинской больнице им. Рогова. И от этих привольных мыслей на душе теплеет, становится легче.
«Пусть выкусят», – повторяет уже вслух Есенин, имея в виду своих недоброжелателей. А утром, после обхода, к нему вваливается толпа литкружковцев во главе с Е.Гурвичем и Ф.Непряхиным. Натащили фруктов, сладостей. Увидев их радостные лица и сияющие глаза, Есенин подумал твердо: «Выкарабкаюсь!» Потом посмотрел на стоявшего рядом Федора Непряхина и сказал ему тихо: «Это – мое второе крещение, крещение нефтью».
СТЕНЫ, КОТОРЫЕ ПОМНЯТ ПОЭТА
Дом № 11 по улице Мирзы Ибрагимова все еще стоит среди современных многоэтажек, как старый аристократ среди молодых нуворишей. Живя в этом доме всю свою жизнь, Ирина Георгиевна Трофимова, – представитель третьего поколения семьи Сысоевых-Трофимовых, бережно хранит все экспонаты и документы, собранные в свое время Федором Непряхиным, среди которых и фотография Есенина с надписью: «Сергей Есенин – Непряхину Федору». Здесь ничего не изменилось с 20-х годов прошлого века. Сохранилась та обстановка, которая окружала поэта в этом доме: старинное зеркало, где отражалось его лицо, большой ценный стол, за которым он сидел. Теперь эта комната – Литературная гостиная при Русском культурном центре. Здесь часто звучат стихи, музыка, и это говорит о том, что не меркнет для людей ясный свет есенинской поэзии.
