«Какое нам всем очищенье, прежде чем войти в этот Город? Какое мне очищенье, прежде чем Град построить?»
А. Проханов, «Вечный город».
«… я полон дум О них, ушедших и великих»
Есенин, «На Кавказе».
«И я, как собака, вою Над бедной твоей головою».
Борис Слуцкий.
«…где было про тебя но я забыл»
Алексей Цветков.
Рабство представляет такую же опасность, как и неограниченная свобода. Афоризм, навеянный чтением современных стихов. В недавнем прошлом (советском) графоманства было не меньше, но оно хотя бы не портило читательский вкус, сдерживаемое тройным заслоном: заведующим отделом поэзии, редактором и цензором при журнале. А тогдашняя фронда даже кичилась своим неформатом.
Стихи я начал сочинять со школьной скамьи, в конце семидесятых. Как я мечтал напечататься! виртуального пространства и частного издательства ещё не существовало – тыркался в разные двери, рассылал письма. Впервые меня напечатал «Литературный Азербайджан» в декабре 2000 года. В 37 лет Пушкин уже закончил, навечно забронзовев, а я попал в обойму молодых и начинающих. Ну и что? у великого русского поэта Арсения Тарковского первая книга вышла в 55, у Семёна Липкина – в 60 лет. И от этого стихи ничего не потеряли, отстоявшись во времени, как вино, приобрели благородный вкус и аромат.
Советские журналы существовали для членов Союза писателей, признанных народных – дебютант, действительно, должен был быть по-настоящему талантлив. Публикация, скажем, в «Юности» мгновенно делала его мега-звездой.
К чему я веду? Нет, не к запретам, не к возврату в Средневековье, где, прежде чем самому творить, требовалось семь лет наизусть зубрить классические каноны, а затем получить благословение мастеров. Но я бы очень хотел, чтобы нынешнее поколение стихотворцев осознавала себя в поэтической традиции. Они выходят в голое поле, втыкают сухую палку, а когда та зацветает, срывающими голосами сзывают мир – взглянуть на чудо. А чудо потому и происходит, что поле давно окультурено, сдобрено прахом прошлого. Поэзия имеет в своём арсенале столетиями выковываемое грозное оружие и оточенные технические приёмы, не пользоваться ими – обрекать себя на примитив.
Я бы очень хотел, чтобы на Интернет-пространстве Лира-клуба мне было дозволено рассказать о настоящих стихах и о зачинателях русской поэзии Азербайджана: Михаиле Парамоновиче Юрине (родился 1893 году), Георгие Строганове, Михаиле Василенко (родился в 1895 году), погибшем во второй мировой войне Сергее Степановиче Иванове, поэтах-фронтовиках Иосифе Борисовиче Оратовском, Абраме Львовиче Плавнике, Вячеславе Зайцеве и многих других. Наш замечательный поэт Владимир Азимович Кафаров сказал об этом лучше меня: «…Разделить этот город На квадраты, Или – сегменты И писать. Иногда собираться вместе, Поправляя слегка друг друга, Чтобы общий выдерживать стиль. А потом по местам расходиться. И – писать, и писать, и писать. Этот город достоин того».
Кружась по Городу, натыкаешься на памятники. Туман вокруг них рассеивается – остаётся вековая окаменелость. Речь моя не о камне и не о бронзе, речь моя о летучем седом тумане. Даже не память, память о памяти.
На его могилу не приносят цветов
Николай Борисович Хатунцев родился и умер в городе Баку (1932 – 2004 г.г.). Отец прибыл из Саратова, откликнувшись на призыв: поднимать науку на былых царских окраинах. Дед – Николай Николаевич – был действительным статским советником, потомственным дворянином, участвовавшим в руководстве строительства Китайско-Восточной железной дороги, а семья жила в тупике улицы Красного Аскера – спаянные в одно целое «итальянские» дворики, над которыми, подобно дыму соседней городской бани, витал дух коллективизма.
Учился в школе № 6 (1940 – 1950 г.г.) Ещё в детстве перечитал всё, что только возможно – мама заведовала библиотекой имени Короленко. В 1948 году победил в юношеском чемпионате города по шахматам и в составе сборной республики выступил на командном чемпионате СССР, где, играя на первой доске, свёл вничью партии против будущего чемпиона мира Спасского и будущего гроссмейстера Лутикова.
Образование – юридическое. Работал в районе заместителем прокурора, но потом случилась какая-то тёмная история (в карман вложили конверт с деньгами), и он вынужден был переквалифицироваться в литераторы: газета «Молодёжь Азербайджана», главный редактор издательства «Элм» при Академии наук Азербайджана. Почитал Рериха. Переводы Низами – более 50 газелей, рубаи, начальные главы поэмы «Лейла и Меджнун» – вошли в ряд академических изданий. При газете «Вышка» вёл литературное объединение «Родник». Если прежний руководитель Владимир Кафаров был аристократичен, едко-беспощаден, то Хатунцев, наоборот – мягок, терпелив, демократичен.
Однажды меня попенял за рифму «порфира» к «квартира», говорил, что в данном контексте она искусственно сконструирована, а всякая рифма должна быть естественной и необходимой, как дыхание. Ещё запомнилось: «Первую книгу надо выпускать, когда твёрдо решил судьбу связать с литературой». С удовольствием вспоминаю те удивительные меджлисы! С распадом Империи расслоилось общество, кого здесь только не встречали: от всю в золоте жену олигарха до горемыки (бывшего филолога-аспиранта), только вышедшего из психушки, в рубашке на голое тело, в тапочках на босу ногу. Но всё равно – единое цеховое содружество, и ценилось совсем другое богатство: золотые россыпи слов и души.
В московской больнице ему объявили страшный диагноз – такое рассказывают лишь людям сильным духом; в последний год жизни Хатунцев сжигал какие-то бумаги, раздавал вещи. Приходила к нему сиделка, начинающие поэты, но после потери сына, жены не покидало ощущение его громадного одиночества. Смерть его сопровождалась некрасивой историей с делёжкой квартиры, пропажей архива. Он успел ещё сдать в типографию рукопись, но печатать её уже никто не желал. Тофик Агаев – друг с 60-летним стажем – забрал рукопись, передал члену редколлегии «Литературного Азербайджана» Алине Талыбовой. Алина часть стихотворений смогла опубликовать в журнале.
На могилу Хатунцева никто не ходит, иногда ученики вспоминают его по какому-то случаю. Все книги Хатунцева выходили в Баку: «Восхождение» (1978), «Связь времён» (1981), «Свет» (1984), «Донести огонь» (1987), «Голоса» (1998), «Товарищ, верь!» (поэма, 1999), «Любимый портрет» (2000), «Смотрите вверх» (2001).
Баллада о бакинской жаре
От зноя никто не спасется –
Июльские дни!
Борьба не за место под солнцем –
За место в тени.
Огромное скопище камня
Чуть-чуть остывает к утру,
Всю ночь источая по капле
Дневную жару.
Бумаги, дела – в карантине,
Мозги – как желе.
Вчера отказал холодильник –
Что-то с реле.
Вызвали мастера из ателье,
Ждали его, как мессию.
Нет.
По телефону просили:
«Арбуз пропадает, обед,
Дюжина свежих котлет,
Будьте любезны, спасите!»
Нет, нет и нет.
Отдуваясь,
Явился лишь в понедельник:
«Вызовов масса, совсем обалдели,
Ни дня, ни часа свободного.
Дайте попить холодного!»
А в полдень –
Ни спрятаться, ни укрыться
(Шляпы не модны,
Увы, не оденешь!),
Ходим,
Стараясь к домам прилепиться,
По узкой полоске тени.
Все, кто могли,
Разбежались по дачам,
Предприниматели – на курорты,
Кто задержался – тот неудачник,
Слушает сводки погоды.
Не на что вроде надеяться:
Сухо и жарко, везде без осадков.
Что ж это деется?
Лезет все выше и выше –
За сорок
Цельсия столбик ртутный.
Мухи притихли, ползают сонно,
Мгла над заливом повисла мутно.
Кажется,
Парой градусов выше –
И грянет взаправду конец мира:
Все потечет, размягчаясь,
Как с крыши
Жидкие сгустки кира.
Друг мне рассказывал:
«На работе
Паримся, как сухофрукты в компоте.
Чтоб выжить как-то в этом аду,
Каждый час к директору я иду.
А у него – кондишен!
Рожаю до изнеможения
Проекты и рацпредложения.
А он мне: «Труды ваши не пропадут:
Считайте, оклад вам повышен!»
– Уре, уре!
Асфальт – как пюре,
Скорее, скорее…
На пляжи!
Раздеться,
Омыться,
Вломиться!
А море водичка уж где-то под тридцать.
Автобусы пляжные пасть разевают,
Бока их трещат безразмерно;
С подножек, кренясь,
Пассажиры свисают
Молекулами полимеров.
– Прямо с пляжа в душ не влазь,
Не смывай
«Солевой плащ»!
…А ночью задул, наконец, ветер.
Настоящий норд.
Баллада о бакинском норде
Норд!
Норд!
Норд!
Норд!
Задувает – первый сорт!
Прокаленный солнцем город
И остужен,
И распорот,
И промыт,
И охлажден
Буйным ветром, как дождем.
Ставни в подоконник тычутся,
Слышно хрупанье болтов,
Две газеты лунатически
Пляшут выше проводов.
Как в пещере у Кощея
Выдувает все и вся,
Будто в каждой малой щели
Вентилятор завелся.
Море смято, точно скатерть
В послепраздничном хмелю,
На углах прохожих катит:
– Остор-р-ожно! Раздавлю!
Норд!
Норд!
Норд!
Норд!
Захандрил трудяга-порт.
Хлябь изрядно раскачало,
Жмутся к пирсу все суда,
В море чуть не десять баллов –
Нос не высунешь туда.
Дует так, что не до шуток,
Дует ровно трое суток,
На четвертые с утра –
Снова тихая жара.
Промокая лбы платками,
Мы решаем, что покамест
Погода опять капитально не испортилась,
Надо сегодня же ехать на пляж.
После обеда.
Воздух детства
Воздух детства! Какая отрада
Вновь увидеть тот каменный дом,
Где зеленая ветвь винограда
Изогнулась висячим мостом,
Где в парадном написано «Salve»
На истершейся гладкой плите,
Где соседская чахлая пальма
В галерейной жила тесноте.
Поглядишь – поменялись приметы,
В переулке – стоянка машин.
Почему же волнует все это
Просто так, безо всяких причин?
Иль, как беженцы на пепелище,
Мы, копаясь в золе и пыли,
Уцелевшие мелочи ищем
И жалеем потом, что нашли.
Удлинились вечерние тени,
Переулочек синий как дым…
Я как будто и вправду растерян
Перед детством уплывшим своим
Баллада о чае-махмари
Кто в Баку ни разу не был,
Не поймет, держу пари,
Что для нас насущней хлеба
Чай, который “махмари”.
Мы, бакинцы, с крепким чаем
Делим радости и грусть,
С чаем – каждый день встречаем,
С чаем – провожаем в путь,
Чай от века здесь в почете,
Мы уверены вполне:
Все пути в конечном счете
Нас приводят к чайхане.
Под чинарой густолистой,
Где уют и тишина,
Нам чайчи заварит быстро
Чай, душистее вина.
Языком прищелкнет звонко
Скажет сладко: “Мах-мари!”
Принесет в стаканах тонких
Чай, румянее зари.
Солнца южного избыток
В нем улыбкой просиял!
Мы не просто пьем напиток –
Совершаем ритуал.
В духе дедовских традиций
Пьем неспешно, по глотку –
В этом деле торопиться
Не пристало знатоку,
Даже важное событие –
Той* к примеру, иль нишан**
Лучше справить чаепитьем,
Чем тащиться в ресторан
И когда порой скучаю,
Иль в кармане ни гроша –
Выпьешь с другом чашку чаю,
И утешится душа.
Я хвалю обычай мудрый:
Коль уж пить нам суждено,
Лучше чай, чем кофе мутный,
Чем коварное вино.
Утоляет жажду летом
Согревает в холода,
Взор ласкает нежным цветом,
Не наскучит никогда.
Как-то даже вместо рая
Мне причудилось во сне,
Что сижу, чаи гоняю
В бирюзовой чайхане.
Но к чему прогнозы эти?
Даст бог, я еще смогу
Выпить и на этом свете
В теплом дружеском кругу.
Махмари нальем покрепче,
Потесней усадим всех,
Ну, а вместо длинной речи
Скажем кратко “Пэх-пэх-пэх!”***
*Той – свадьба
**Нишан – обручение
***Пэх-пэх-пэх – восклицание, выражающее удовлетворение, одобрение
